Красные стеклышки
Первое воспоминание, скорее даже, ощущение себя в этом мире: что-то серо-зелёное, мягкое — свет неровный, постоянно мелькающий — и что-то чёрное, уютно-бархатистое у меня в руках…
Позднее, из рассказов бабушки, узнаю, что это было купе поезда, в котором она везла меня из Барнаула в Москву после ареста родителей в печально известном 37-м году. Мне был год и восемь месяцев, а в руках у меня была чёрная игрушечная собачка.
Всё дальнейшее происходило в Подмосковье, недалеко от г. Пушкино, на Левковской горе, где дед работал врачом при детском доме. Потом запомнилось…
Мне было уже года три. Молодая женщина, наша соседка, взяла меня на руки, а на шее у неё были ярко-красные стеклянные бусы. Я, конечно, ухватился за них ручонками, и бусы рассыпались, раскатились по молодой ярко-зелёной траве. И трава словно вспыхнула, стала вдвое ярче от этих красных шариков-бусинок, а за ней — и вся окружающая природа: кусты, деревья, цветы, небо — всё стало ярким, засверкало, как будто весь мир состоял теперь из разноцветных стекляшек-бусинок. И таким он оставался несколько лет — всё моё раннее детство.
Гулял ли я на весенних проталинах, где просыпались муравьи и над ивами, с уже распустившимися серёжками, покрытыми жёлтой пыльцой, кружили первые бабочки, или ехал на плечах у деда купаться к лесной речушке Скалбе, над которой вечно вились синие стрекозы, а под берегом голубели брызги незабудок, — всё переливалось чистым радужным цветом. А уж лесные поляны с земляникой в ещё не пожухшей траве и шляпками подосиновиков, яркими, как цветы, были прямым продолжением тек бусинок.
В начале июня 41-го года мне исполнилось пять лет, а в конце началась война. Мир как-то сразу поблек, словно полинял: серые шинели, грязно-зелёная защитная окраска всего того, что только можно было покрасить, затемнение на окнах, а ночью нигде ни огонька…
Да и сама природа словно выцвела, утратила яркость. Эта утрата почему-то особенно болезненно накладывалась, в моём детском сознании на голод, холод, беготню по убежищам от бомбёжек и прочие обычные тяготы тех лет.
Помню, у нас с братом была такая игра-мечталка: «Когда кончится война» …
- Я буду есть по целой буханке хлеба в день.
- А я — по две!
- А я — по три!!!
И так до десяти, а иногда и больше.
Ещё я втайне надеялся, что, когда кончится война, и в мир вернутся яркость и чистота цвета. Увы, сбыться этому не было суждено.
Первые послевоенные годы были не намного легче во-енных, а главное, не могла вернуться безмятежная пора раннего детства — глаз замылился, как говорят художники.
И всё ж таки был один день, когда казалось, что мир вновь состоит из ярких разноцветных бусинок или кусоч-ков радуги. Это был ДЕНЬ ПОБЕДЫ…